Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
X и л л. Зачем он нужен Америке?
К у з ь м и н. Этот вопрос лучше задать самой Америке или, по крайней мере, некоторым ее гражданам. Поскольку госпожа Шервуд американская подданная, я официально заявляю вам о ее преступной деятельности.
X и л л. Чорт возьми! Я выполнял приказ генерала Мак-Дермота. (Серьезно Шервуд.) Вы подтверждаете, что все это правда?
Ш е р в у д. Я не считаю вас вправе допрашивать меня, тем более в присутствии посторонних лиц иностранного происхождения.
К у з ь м и н. А я не претендую на участие в этом сомнительном удовольствии. До свидания. (Уходит.)
Офицерский бар. Сенатор, журналисты и военные допивают бутылку «Зверобоя».
Входит Кузьмин.
Вудд, Кэмбл, Ллойд и Энчмэн окружают его.
В у д д. Скажите, мистер Кузьмин, как идут дела в вашей зоне? У нас об этом много разговоров!
К у з ь м и н. Дела понемногу идут… Ну, а что касается разговоров, то это уж ваша зона, господин сенатор!
Журналисты смеются.
На веранде.
X и л л (с возмущением). Вы меня обманули!
Ш е р в у д. Тише, тише, мистер Хилл! Перестаньте кричать! Я не выношу шума.
X и л л. Здесь я представитель армии Соединенных Штатов. Извольте объяснить, зачем вам понадобился этот нацист?
Ш е р в у д. Зачем он мне понадобился — это дело не вашей компетенции.
X и л л. Я посажу вас в тюрьму!
Ш е р в у д. Меня, в тюрьму?! Смотрите, как бы вы сами туда не попали!
Хилл свистит. Появляется Перебейнога.
X и л л. Гарри, возьмите эту особу и передайте лейтенанту Додд. Пусть посадит ее на первый самолет, отходящий в Штаты и возьмет расписку у пилота. Все объяснения я радирую вслед.
Ш е р в у д. Господин майор, распорядитесь, чтобы самолет был комфортабельный.
X и л л. Скажите Додду, чтобы отправил ее грузовым самолетом!
Перебейнога вынимает из кобуры пистолет.
Шервуд уходит, хлопнув дверью. Перебейнога бежит следом за ней. Хилл возвращается в бар.
Бар. Вудд продолжает беседу с Кузьминым.
В у д д. Вы часто говорите, что хотите единой Германии. Но ведь немцы ваши враги, зачем же вам их единство?
К у з ь м и н. Мы воевали не с немецким народом, а с фашизмом: если бы какой-нибудь негодяй, господин сенатор, вновь захотел навязать нам войну, мы вовсе не считали бы, что этого хочет его народ.
Дрожа от негодования, подходит Хилл.
X и л л. Господа, стоит ли говорить о войне. Ни американские, ни немецкие, ни русские солдаты не хотят воевать.
В у д д. Разве солдаты воюют потому, что они хотят воевать? Солдаты воюют потому, что они солдаты, а хотят они этого или не хотят, это никого не интересует!
X и л л (выпив). Вы не оригинальны в этом утверждении, господин сенатор. У вас уж был предшественник, который утверждал то же самое.
В у д д. Кто это?
X и л л. Адольф Гитлер!
Журналисты посмеиваются.
В у д д. Ну, что же, я не претендую на оригинальность в этом вопросе, но а все-таки, если война будет?..
К у з ь м и н. Тех, кто ее начнет, постигнет судьба Гитлера.
В у д д. Да, но Гитлер не владел тайной атомной бомбы.
К у з ь м и н. Тайна имеет то свойство, что она всегда раскрывается.
В у д д. Вы хотите сказать, что вы владеете бомбой?
К у з ь м и н. Нет, я хочу сказать, что мы тоже владеем тайной.
Все смеются.
X и л л. Браво, браво, два — ноль в пользу Москвы.
За столом Кузьмин и сенатор, сзади Хилл.
В у д д (смеясь). Вы мне нравитесь, мистер Кузьмин. Будем откровенны, вы уверены, что мы ненавидим Россию?
К у з ь м и н. Прежде всего я уверен, что вы не любите Америку.
В у д д. По вашему тону можно подумать, что вы ее любите?
К у з ь м и н. Да! Мы любим Америку, мы любим эту страну смелых и честных людей, страну Джека Лондона, Марка Твена, Уитмена, Эдисона, Рузвельта.
Сидящие в баре прислушиваются к словам Кузьмина.
К у з ь м и н. Мы никогда не забудем ваших храбрых солдат, с которыми мы встретились на Эльбе. Мы любим и уважаем народ Америки, тот народ, который не любите вы, господин сенатор.
В бар врывается пьяный Кимбро, преследующий спасающихся от него двух немок.
Немки с криком пробегают, расталкивая журналистов.
Кимбро, споткнувшись, падает на пол.
Кузьмин, сенатор и журналисты вскакивают.
Официанты-негры помогают Кимбро встать.
Кимбро еле стоит на ногах, не понимает, где он и что с ним происходит.
Хилл подходит к Кимбро, презрительно рассматривает его.
Звучит «Буги-Буги». Толкотня. Плотная, потная, дико веселящаяся толпа, бессмысленно прыгающая на одном месте.
Аэродром в американской зоне.
По дорожке идет Джанет Шервуд в теплом пальто. Голова закутана платком.
Ее догоняет Хилл.
X и л л (на ходу). Я решил лично сдать вас под расписку командиру корабля.
Ш е р в у д. Вы очень любезны майор, но я не так уж тороплюсь.
Подходит к трапу грузового самолета.
X и л л. Меня не интересует, торопитесь вы или нет.
Шервуд, не останавливаясь, проходит мимо трапа под брюхом грузового самолета.
Хилл удивленно смотрит ей вслед и видит…
…За грузовым самолетом стоит большая четырехмоторная машина специального назначения.
У лесенки — группа военных, генерал Мак-Дермот и его жена.
Пораженный Хилл пытается понять, что происходит.
Мак-Дермот любезно помогает Шервуд войти в самолет.
Два солдата вносят в дверцы самолета упакованную раму и отдельно упакованную в прозрачный целлофан картину «Похищение Европы».
Ш е р в у д. О! «Похищение Европы»!
М а к-Д е р м о т. Позвоните Джону, он пришлет за моим подарком. (Усмехаясь.) Мне кажется, что мотив этой картины придется ему по сердцу.
Шервуд, остановившись в дверях воздушного корабля, сбрасывает пальто и платок на руки авиабоя.
Она оказывается в форме офицера «ФБР» (федерального бюро расследования) Соединенных Штатов Америки, на груди — ленточки американских, английских, французских, турецких орденов. Одевает форменную фуражку.
Ш е р в у д. Советую вам, генерал, не забывать, что за дисциплину наших офицеров в этой зоне оккупации отвечаете вы. Не забывайте, что наше положение в Европе гораздо серьезнее, чем вам кажется. Майор, подойдите сюда!
Хилл подходит к самолету.
Ш е р в у д. Вы болван, мистер Хилл, и плохой политик! Вам давно надо было понять, кому и зачем понадобился Шранк, понять, что это дело не вашей компетенции. Вам дорого обойдется ваша несообразительность и особенно ваша дружба с этим русским офицером. Кстати, я даже уважаю этого большевика Кузьмина. Он хороший дипломат и настоящий мужчина. А вы?! Но я позабочусь о том, чтобы из вас сделали стопроцентного американца! Мне жаль вас, мистер Хилл! Можете итти. Господь, благослови президента, Америку и нас.
Отвернувшись от Хилла, она отдает честь офицерам и военной походкой входит в самолет.
Слышен гул запускаемых моторов. Ветер от винтов самолета срывает с Хилла фуражку, треплет его волосы. Рев моторов отлетающего самолета как бы выражает смятение чувств, бушующих в его душе.
Башня ратуши. Звон курантов.
Плакаты с лозунгами: «День Первого мая — день смотра боевых сил демократии мира!», «Единство рабочего класса обеспечит мир во всем мире!»
Площадь. На трибуну входят руководители СЕПГ.
Куранты бьют два часа.
На трибуне появляется Дитрих.
Д и т р и х (выходя вперед). Граждане Альтенштадта! В этот час мы торжественно празднуем восстановление нашего города, восстановление жизни, восстановление единства всех прогрессивных сил, восстановление памятника великому ученому, поэту Генриху Гейне!
Дитрих дергает шнур.
С памятника падает брезент, открывая статую поэта. Гейне стоит, сжимая книгу в руке. На книге написано: «Германия».
Слышны восторженные крики толпы: «Хох! Хох! Хох!»
Оркестр играет отрывок из оперы «Фиделио» Бетховена. Дирижирует знакомый еще по регистрации счастливый дирижер.
На постаменте памятника золотые буквы, сияющие на солнце::
«Как часовой на рубеже свободы,
Лицом к врагу стоял я тридцать лет,
Не зная, вернусь ли под родные своды…»
Площадь, заполненная массой народа.
Голос Дитриха дрожит от волнения.
Затихшая площадь молча слушает бургомистра.
Тихо играет оркестр музыку Бетховена.
Д и т р и х (продолжая). И мы будем укреплять честь нашего народа и его культуру.
Группа немцев, слушающих речь Дитриха, громко приветствует его.
На трибуне появляется старый Рилле:
— Я пользуюсь случаем, чтобы выразить русской администрации благодарность за то великодушие, с которым она разрешила нам нашу организационную самостоятельность и нашу политическую деятельность во всех областях; за то, что она терпеливо отнеслась к нашим собственным воззрениям. То же самое я должен сказать относительно коммунистической партии. Нет оснований сомневаться в нашем сотрудничестве, если оно основано на взаимном доверии…
